Перед тем, как отпереть дверь мастерской, Эффром поставил будильник на время обеда. Если он заработается и пропустит обед, то и послеобеденного сна лишится. Нет смысла тратить впустую день только потому, что жена уехала из города.

Когда в дверь постучали, Эффром подумал было, что жена специально вернулась пораньше, чтобы порадовать его обедом. Он замял окурок в пустом ящике для инструментов, который держал специально для этой цели, и выдохнул остатки дыма в вытяжную трубу, установленную, “чтобы опилки повсюду не летали”.

– Иду. Одну минуту, – сказал он. Для пущего эффекта врубил на полную скорость полировочный круг, но стук продолжался, и Эффром понял, что стучат не во внутреннюю дверь, к которой обычно подходила жена, в ту, что ведет на передний двор. Наверное, “Свидетели Иеговы”. Эффром слез с табурета, проверил, завалялась ли в карманах штанов мелочь, нашел четвертачок. Если у них купить “Сторожевую башню”, они отстанут, а если мелочи не найдется, будут и дальше спасать твою душу, точно изголодавшиеся терьеры.

Эффром распахнул дверь, и молодой человек, стоявший снаружи, отпрыгнул. Одет он был в черную фуфайку и черные джинсы – довольно неприглядная одежда, решил Эффром, для человека, развозящего официальные приглашения к концу света.

– Вы – Эффром Эллиот? – спросил человек.

– Я. – Эффром протянул ему монету. – Спасибо, что заехал, но я сейчас занят, поэтому давай мне свою “Башню”, я потом почитаю.

– Мистер Эллиот, я не “Свидетель Иеговы”.

– Ну, значит, у меня застраховано все, что я могу себе позволить, но если ты оставишь свою карточку, я потом отдам ее жене.

– А ваша жена еще жива, мистер Эллиот?

– Конечно, жива, а ты как думал? Что я приклею твою карточку ей на могильную плиту? Сынок, ты просто не родился страховым агентом. Найди себе нормальную честную работу.

– Я не страховой агент, мистер Эллиот. Я – старинный знакомый вашей жены. И мне нужно с ней поговорить. Это очень важно.

– Ее нет дома.

– Вашу жену зовут Аманда, правильно?

– Правильно. Но только попробуй выкинуть какой-нибудь фортель. Никакой ты ей не знакомый, иначе я бы тебя знал. А пылесос у нас такой, что медведя засосет, поэтому проваливай. – И Эффром начал закрывать дверь.

– Прошу вас, мистер Эллиот. Мне действительно нужно поговорить с вашей женой.

– Ее нет дома.

– А когда будет?

– Она возвращается завтра. Но должен тебя предупредить, сынок, – она с пустозвонами расправляется еще круче, чем я. Сущая гадюка. Так что тебе лучше всего собрать свой чемоданчик и идти искать себе честную работу.

– Вы ведь были ветераном Первой Мировой войны, верно?

– Был. Ну и что?

– Спасибо, мистер Эллиот. Я еще заеду завтра.

– Не стоит беспокоиться.

– Еще раз спасибо, мистер Эллиот.

Эффром захлопнул дверь. Стенокардия стиснула ему грудь чешуйчатым когтем. Он попробовал подышать глубже, нащупал в кармане рубашки пузырек нитроглицерина. Сунул таблетку в рот, и она растворилась под языком почти мгновенно. Через несколько секунд боль в груди отпустила. Может, сегодня пропустить обед и сразу лечь вздремнуть?

Почему жена упрямо рассылает эти открытки страховым агентам – уму непостижимо. Неужели не знает, что народное поверье “ни один агент никогда не позвонит” – самая большая ложь на свете? И он еще раз укрепился во мнении, что задаст ей взбучку, когда она вернется домой.

Сев в машину, Трэвис изо всех сил постарался скрыть от демона свою радость. А еще он подавил желание заорать “Эврика!”, забарабанить кулаком по приборной доске и загорланить во всю глотку “аллилуйя”. Конец, наверное, уже близок. Но не стоит радоваться раньше времени. Да, может, он и забегает вперед, но такое чувство, что конец близок: совсем скоро он навсегда избавиться от демона.

– Ну, и как твой старый друг? – саркастически осведомился Цап. Такую сцену они разыгрывали уже тысячи раз. И сейчас Трэвис сильно старался выглядеть точно так же, как и раньше, когда сталкивался с теми кошмарными неудачами.

– Прекрасно, – буркнул он. – Передавал тебе привет. – Он завел машину и медленно сдвинулся с бровки. Древний движок “шевроле” поперхнулся, потом все же заработал.

– Правда?

– Ну да – он до сих пор не может понять, почему твоя мамаша тебя еще в колыбельке не слопала.

– У меня не было мамаши.

– Думаешь, ей бы захотелось снова тебя усыновить?

Цап гадко ухмыльнулся:

– А твоя вся обмочилась перед тем, как я ее съел.

Застарелая ярость снова захлестнула Трэвиса. Он заглушил мотор.

– А ну, вылезай и толкай! – приказал он. Иногда демон выполнял то, что говорят, иногда – просто смеялся над ним. Трэвис ждал – за все эти годы ему так и не удалось определить, есть ли в послушании Цапа какая-то система.

– Не буду, – ответил Цап.

– Вылезай.

Демон открыл дверцу:

– А ты миленькую девчоночку сегодня на вечер снял, Трэвис.

– И думать об этом не смей.

Демон облизнулся:

– О чем не сметь?

– Вылезай.

Цап вылез. Трэвис оставил “шевроле” на ручном тормозе. Машина поползла вперед, и он услышал, как когтистые лапы демона выгрызают борозды в асфальте.

Всего один день. Может быть.

Трэвис задумался об этой девушке, Дженни, и ему вдруг пришло в голову, что он, видимо, – единственный мужчина на свете, который, дожив до девяноста лет, идет на первое свидание. Почему он ее вообще пригласил, Трэвис не имел ни малейшего понятия. Может, все дело в ее глазах? Что-то в них напоминало ему о счастье – о его собственном счастье. Трэвис улыбнулся.

12

Дженнифер

Когда Дженнифер вернулась с работы домой, звонил телефон. Она кинулась к нему, но трубку не сняла, замерев в ожидании: пусть сработает автоответчик. Для Трэвиса еще рано.

Магнитофон щелкнул и заговорил голосом Роберта. Дженни передернуло.

– Вы позвонили в студию “Фото в Соснах”. Оставьте, пожалуйста, свое сообщение после сигнала. Бип.

Вернее, пискнула машинка. Потом голос Роберта продолжил:

– Милая, сними трубку, если ты дома. Прости меня. Мне нужно вернуться домой. У меня закончилось чистое белье. Ты там? Ответь мне, Дженни. Мне так одиноко. Позвони мне, ладно? Я еще у Сквозняка. Когда придешь до... – Магнитофон оборвал его.

Дженнифер перемотала пленку и прослушала другие сообщения. Девять штук. Все – от Роберта. Пьяное нытье, мольбы о прощении, клятвы изменить всё раз и навсегда, которым никогда не сбыться.

Дженни стерла пленку и в блокноте рядом с аппаратом записала: “Сменить голос в автоответчике”. Там были и другие напоминания самой себе: выбросить пиво из холодильника, упаковать фотоаппаратуру, прибраться в студии, поделить пластинки, кассеты и книги. В общем, вымыть из жизни все напоминания о Роберте. Теперь же требовалось смыть с себя все напоминания о восьмичасовой смене в ресторане. Роберт, бывало, хватал и целовал ее, как только она открывала дверь: “Запах шкварок сводит меня с ума”, – говорил он.

Дженни зашла в ванную и пустила воду, потом стала поочередно доставать из сумки разные пузырьки и выливать их в ванну. “Незаменимые Водоросли: оживляют кожу, полностью натюрель”. “Прямо из Франции”, – сказал ей продавец с таким значением в голосе, точно французы овладели секретом правильной воды для купания вместе со своим природным хамством. Немного “Амино-Экстракта: сплошного растительного белка в хорошо усваиваемой форме”. “Так затягивает все растяжки, будто вы их зашпаклевали”, – сказал продавец. Судя по всему, он служил в скобяной лавке, а за прилавком с косметикой недавно и пока не усвоил жаргон профессиональных работников красоты. Два колпачка “Чесночной Честности: душистой смеси из органически выращенных трав, любовно собранных руками духовно просветленных потомков древних майя”. И, наконец, выдавить чуточку “Фемино-Э” – экстракта корня донг-хва, смешанного с витаминизированным маслом для того, “чтобы пробудить в каждой женщине Богиню”. “Фемино-Э” на последнем собрании “Вегетарианцев-язычников за мир” дала ей Рэчел. Дженни приходила к ним спросить совета, стоит ли ей разводиться с Робертом. “В тебе просто янь немного больше, чем нужно, – сказала ей Рэчел. – Попробуй-ка вот это”.